Часть первая. Краткая предыстория глобального кризиса.
Когда в действительности начался тот кризис, острую фазу которого мы сегодня наблюдаем? Вопрос, на самом деле, риторический, потому что человечество на протяжении всей своей истории живет в состоянии перманентного кризиса, от катастрофы к катастрофе. Все социальные катастрофы по своей сути одинаковы – это властный кризис правящих элит. Нынешнее время отличается от того, которое закончилось Первой Мировой Войной, только тем, что благодаря развитым глобальным коммуникациям, катастрофы немедленно затрагивают всех и каждого жителя нашей планеты, хотя процветание, как и в прошлые времена, доступно лишь сравнительно небольшой части населения планеты.
Период 1970 – 1980 гг.
Так вот, о кризисе… Надо все-таки с чего-то начать, и я решил начать с начала 70-х годов, когда две сверхдержавы того времени, СССР и США, одновременно уперлись в естественные демографические ограничения экономического роста. Это был разгар холодной войны, и обе стороны должны были продолжать любой ценой финансировать огромные расходы на научно-технический прогресс и вооружения, чтобы не уступать одна другой. Несмотря на то, что противники исповедовали совершенно разные по форме идеологии и подходы к управлению, объективная суть экономики была одинакова для всех, и эта суть заключается в том, что для развития военно-промышленного комплекса требовались все новые и новые ресурсы, работа которых уже не приносила отдачи в гражданских отраслях. Содержать и финансировать их можно было только в ущерб социально-необходимым отраслям промышленности, ответственным за процветание наций.
США в этот же период, в 1971 году, объявили дефолт по золотому обеспечению доллара, не в состоянии больше поддерживать существовавшую тогда институциализированную в рамках Бреттон-Вуддских соглашений систему международной торговли и вывоза капитала, основанную на долларе. Это подорвало доверие к американскому доллару в мире и спровоцировало высокую инфляцию в долларовой экономике. Параллельно с этим был создан ОПЕК, вырвавший арабскую нефть из под контроля «семи сестер» – картеля западных (в основном – англосаксонских) нефтяных компаний, удерживавших монопольно-низкие цены на нефть в интересах потребителей из развитых стран. Ситуация для США и их союзников в Европе усугубилась в 1973 году, когда в отместку за поддержку Израиля Западом арабы устроили «нефтяной шок», резко взвинтив цены на нефть – в течение года цены взлетели с $2,5 до $10 за баррель. При пересчете с долларов 1974 года на сегодняшние, пик цен в 1974 году составлял около $150…$170 в нынешних ценах, и это – без какой-либо спекулятивной наценки, которую сегодня накручивает на реальную цену «бумажная нефть» фьючерсных контрактов. Кроме того, именно в это время США вели безуспешную и грязную военную компанию во Вьетнаме и терпели огромные потери: финансовые, военные, нравственные. И, наконец, во внутренней политике в 1972-1974 годах разразился грандиозный кризис, получивший впоследствии название «Уотергейтский скандал», который вынудил президента Никсона уйти в отставку, не дожидаясь импичмента.
Все, что отрицательно сказывалось на США, играло тогда на руку СССР. СССР заработал на взлете нефтяных цен огромные долларовые резервы, но он не хранил их в американских банках – в условиях, когда руками вьетнамцев обе сверхдержавы, фактически, вели войну друг с другом, это было просто невозможно – счета были бы арестованы. СССР стал пускать доллары в оборот в Европе, чем содействовал созданию независимого от США европейского валютного рынка, на котором процентная ставка по доллару определялась на рынке межбанковского кредитования, что снизило влияние ФРС.
В 1975 году США проиграли войну во Вьетнаме, утратили контроль над процентной ставкой по собственной национальной валюте и над инфляцией, несмотря на то, что ставка ФРС взлетела тогда до 12…13%, – PPI тогда взлетел до астрономических 22,5% что вызвало беспрецедентное за послевоенный период в США падение ВВП на 2% за год. Вера европейских народов и союзников США, да и самих американцев в политику американского правительства пошатнулась. Население США, утрачивая ценностные ориентиры, стало нравственно деградировать – еще до начала 70-х в США началась массовая наркомания, связанная с широким распространением психоделиков, появилась и набрала силу контр-культура хиппи – эти социальные явления появились как раз в год, в который американское вмешательство во вьетнамский конфликт приняло открытый характер вторжения.
И, наконец, самое главное экономическое событие, которое произошло с США в то время: темпы роста совокупного национального долга стали устойчиво превышать темпы роста ВВП. Эта тенденция начала явственно проявлять себя в 1976 – 1977 году и продолжается до настоящего времени, приняв к сегодняшнему дню гигантские и разрушительные масштабы для американской экономики.
1977 год можно считать годом концептуальной экономической победы СССР в холодной войне, плоды которой, вполне возможно, нам удастся, наконец, пожать в недалеком будущем, по прошествии 32 – 33 лет с тех времен, – если, конечно, нынешнее правительство России проявит сейчас адекватность, решительность и быстроту принятия решений. Увы, особого понимания открывающихся сегодня для России возможностей у нашего правительства, похоже, нет. Впрочем, поживем – увидим.
80-е годы и «рейгономика»
Накануне 80-х годов США получили еще три удара: первые два – оккупация важного в геополитическом отношении Афганистана советскими войсками и полная потеря контроля над своим ключевым союзником в Азии – Ираном, в котором произошла исламская революция. Третий удар – новый астрономический взлет цен на нефть, спровоцированный алчностью ОПЕК на фоне утраты американцами большей части своего влияния на Ближнем Востоке. Нефть в 1981 году торговалась в районе $37 за баррель, что в пересчете на сегодняшние цены составляет умопомрачительные $280…330 за баррель. США уже до этого стали практиковать существование в невозвратный долг, наращивая постепенно гипертрофированный финансовый сектор и увеличивая долю финансовых прибылей в доходах корпораций, за счет чего им удавалось сдерживать инфляцию, продавая ее в собственное будущее. Однако полученный удар был слишком сильный, чтобы существовавшие тогда в США финансовые механизмы смогли его безболезненно выдержать. Индекс PPI тогда снова взлетел аж до 15%, безработица – до 8%, реальный доход рабочих и служащих сокращался, темпы роста ВВП снова падали и грозились уйти в красную зону, что и случилось годом позже, когда годовой спад ВВП составил 1%. Советская оккупация Афганистана в декабре 1979 года и тегеранская история с заложниками были восприняты как глубокое унижение американской национальной гордости.
СССР к этому времени достиг пика своего экономического и военно-политического могущества и элита СССР всерьез уверовала в советскую версию «конца истории». Когда элита теряет ориентиры, она разлагается, что достаточно быстро приводит любое государство, а тем более империю, к гибели. История СССР, в сущности, закончилась в зените его могущества взятием Дворца Амина в Кабуле 27 декабря 1979 года и уничтожением законного правительства Афганистана, по просьбе которого советские войска вошли в эту страну, и которое искренне благодарило СССР за помощь. Весь цинизм этой операции, проведенной по непосредственному приказу Андропова, обвинившего Амина в работе на ЦРУ, был в том, что СССР вторгся в Афганистан по многократным просьбам самого президента-социалиста Амина, просившего поддержать правительственные силы в гражданской войне с оппозиционерами. Факт убийства главы государства стал трактоваться международным сообществом как свидетельство советской оккупации Афганистана, а следующих правителей Афганистана (Кармаля и Наджибуллу) уже рассматривали как марионеточных лидеров. Сам цинизм этого акта заставил многие сочувствующие СССР до того момента времени силы отвернуться от него. Так СССР за один день полностью потерял свой политический капитал, заработанный в результате Второй Мировой Войны, проявив себя обыкновенной циничной и вероломной империалистической державой. Полная утрата авторитета и клише «Империи Зла», навешанное на СССР в ходе пропагандистской войны, которую вели против него США при Рейгане, в совокупности с возникшими вследствие афганской войны экономическими трудностями (война обходилась СССР в $3,8 миллиардов в год – в сегодняшних ценах это стоило бы примерно в девять раз больше), ускорили распад советского блока. Чуть позже в результате полного паралича и деградации правящей элиты распался и сам СССР. Вернемся, однако, к нашему нынешнему больному, к США.
На фоне упадка американского могущества президент-демократ Джимми Картер утратил остатки своего авторитета и популярности, и на выборах в 1980 году победил республиканец Рональд Рейган, унаследовавший все проблемы слабеющей Америки. Перед новым президентом стояла главная задача, как в сложившихся условиях победить стагфляцию – высокую инфляцию, сопровождающуюся спадом производства. А условия сложились очень жесткие. Во-первых, все рынки для вывоза капитала были к тому времени уже поделены, а рынок советского блока был полностью закрыт для американской экономики, поэтому сбросить отработанную кредитную массу, созданную под финансирование гонки вооружений, было некуда. Во-вторых, сократить затраты на гонку вооружений и, следовательно, финансирование военных расходов путем гигантских заимствований, Рейган не мог – это бы привело США к вполне реальному «концу истории» по-советски. К тому же ВПК успел за все время «холодной войны» занять столь существенную нишу в структуре экономики США, что резать его в тех экономических условиях, которые тогда существовали, было чревато социальной и экономической катастрофой. В-третьих, большой объем внешних заимствований, или, что то же самое, экспорт своих долгов, в условиях высокой инфляции и подорванного доверия к доллару был невозможен – финансирование гонки вооружений ложилось, в основном, на самих американцев, и истощало экономику. В-четвертых, в условиях, когда весь мир оказался поделенным на два блока, невозможно было сжечь лишнюю денежную массу в крупной победоносной войне колониального характера, потому что в любую войну немедленно встрял бы СССР, – опыт Вьетнама многому научил американцев. И, наконец, в-пятых и в-последних: СССР, хоть и подорвал свой авторитет и начал увязать в Афганистане, оставался сильнейшим противником, обгонявшим США в гонке вооружений как количественно, так и по ряду параметров – качественно. Так что не только о сокращении военных расходов не могло быть и речи – их необходимо было продолжать наращивать, что в условиях существования положительной обратной связи между этими расходами и темпами инфляции очень скоро просто разрушило бы американскую финансовую систему.
И что делает Рейган в этих условиях? Понимая, что дела плохи и придется пойти на болезненные для населения экономические меры, он, первым делом, начинает ярую антисоветскую пропагандистскую компанию, чтобы, так сказать, занять чем-то население и сплотить людей если не вокруг веры в свою страну и в самих себя, так хоть вокруг образа врага. Под шум этой компании его администрация и приближенные к ней круги устанавливают через диаспоры в США тесные связи с множеством экстремистских сил, которые можно использовать против СССР, в первую очередь – с афганской оппозицией, в частности – с уже начавшей набирать силу Аль-Каедой. К силам, с которыми связанные с Госдепом формально неправительственные общественные организации и фонды установили тесные контакты, также относились беглые пособники германских нацистов из западной Украины, Венгрии и Прибалтики. Также были установлены тесные связи с радикальными пантюркистскими силами в Турции. Помимо этого, усилились позиции неоконсерваторов, ранее бывших маргинальным крылом республиканской партии, а еще ранее – людьми радикальных левых взглядов, близких взглядам Троцкого и основанных на марксизме. Весь этот коктейль радикальных сил администрация Рейгана держала в качестве дополнительного пропагандистского звена, работающего по целевым национальным группам сначала в странах-союзниках США, а затем – и в советском блоке, когда железный занавес стал давать первые трещины. И без того немаленькие военные возможности СССР начинают в это время сознательно фальсифицироваться в сторону увеличения в официальных докладах, дезинформируя как общество, так и законодателей, что было необходимо для выделения все больших и больших ассигнований на военные расходы. Под этот шум Рейгану удалось наладить продажу части американских долгов некоторым своим союзникам, чтобы получить деньги на новый виток гонки вооружений. Именно тогда США стали погружаться в финансовую зависимость от Центробанка Японии который стал основным внешним кредитором США. Японцы снабжали США займами в обмен на то, что американцы постепенно открывали свой рынок для японских товаров. К слову, эта политика сильно навредила японской экономике, так как постоянное изъятие ликвидности с собственного рынка загнало Японию в дефляционный кризис, который продолжался все 80-е годы и получил там название «потерянного десятилетия». Может быть с точки зрения хозяев японских корпораций, владеющих правящей партией и правительством Японии, это и имело какой-то экономический смысл, но это определенно было не в национальных интересах Японии и, вполне возможно, делалось под военно-политическим давлением США. Как бы там ни было, внешние займы не решали, а только усугубляли проблему опережающего ВВП темпа роста задолженности и бюджетного дефицита, которая стала рефинансироваться за счет внешних займов. Также экспорт долгов не решал проблему стагфляции.
Сначала Рейган хотел побороть инфляцию через воссоздание какого-то подобия Бреттон-Вуддской системы, которая уже должна была быть не столько средством валютного регулирования, и инструментом вывоза капитала, сколько средством объединения финансовых систем стран НАТО для совместного финансирования гонки вооружений. Однако эта идея провалилась по довольно забавной при взгляде со стороны причине. Когда Рейган дал указание американскому казначейству рассмотреть возможность установить вновь золотой стандарт, он получил в ответ пояснительную записку, проинформировавшую его о том, что у казначейства США нет золота. А как же Форт-Нокс и его содержимое? – спросите Вы (и, наверное, спросил Рональд). Он что – пустой? Оказалось, что внешняя задолженность правительства США стала, благодаря займам на гонку вооружений, столь велика, что ФРС (которая является акционерным банковским холдингом, действующим по принципу частной корпорации – американскому правительству всего лишь принадлежит доля акционерного капитала этой конторы) забрала все оставшееся после дефолта 1971 года американское золото в залог под обеспечение американских долгов. Так что, кстати говоря, Форт-Нокс действительно может быть и пуст – ведь залог находится в распоряжении кредитора. Захочет кредитор перевезти его, скажем, в швейцарские или британские банки на хранение, и перевезет – это совершенно законно.
Тогда Рейган сделал единственное, что ему оставалось. Заручившись поддержкой на Уолл-Стрит, он продавил у ФРС (которая, кстати, вообще не подчиняется напрямую президенту и правительству) резкое повышение учетной ставки до ошеломляющих величин. В 1980 году она взлетела до 18%. На следующий год – упала до 9%, еще через год снова выросла до 19%, затем упала до 15% и снова выросла до 19%. Этот последний пик пришелся на 1985 год. Такая кредитно-финансовая политика, очень напоминающая лечение электрошоком, приводила к интересному эффекту. При взлете процентных ставок, лишняя ликвидность застывала на депозитах, а при опускании, она выпускалась в виде пузыря в финансовый сектор, но в потребительский сектор она дойти не успевала, потому что новое резкое повышение процентных ставок обналичивало пузырь и вновь загоняло его на депозиты. Это периодичное надувание и схлопывание пузырей привело сразу к трем положительным эффектам. Во-первых – к стабилизации потребительской инфляции, так как пузыри не доходили до потребительского рынка. Во-вторых – к оживлению инвестиционной активности – потому что рейганские пузырьки очень хорошо осваивались фондовым рынком, привнося на него усиленную волатильность и давая простор для спекулятивных операций. Уолл-Стрит, помогший Рейгану продавить эту политику, процветал. Наконец, в-третьих (как следствие «во-вторых»): такая политика привела к повышению доходов корпораций от финансовых манипуляций, что положительно сказалось, в свою очередь, на динамике PPI, потому что норму промышленной прибыли можно было снижать, компенсируя ее прибылями от всевозможных бумажных операций. Налоговые послабления и новые законы, задающие более либеральные правила для квалифицированных инвесторов*(*тех, кто обладает достаточным доходом или имущественным положением для допуска к самостоятельным биржевым операциям в обход ПИФов – в США есть имущественный ценз для допуска независимых инвесторов на биржу), а также ослабление регулирования инвестиционных банков, которым закрутил финансовые гайки еще Рузвельт во времена «Великой Депрессии», упростили спекуляции и, фактически, легализовали бегство от налогов на фондовый рынок.
К 1985 году PPI упал до нуля, что было, безусловно, успехом политики Рейгана, которую окрестили «рейганомикой». Однако таких электрошоковых мер было недостаточно для решения проблемы реактивно растущего американского долга, и Рейган в целях сокращения дефицита бюджета и в попытках вернуть темпы роста задолженности на уровень темпов роста ВВП, стал резать социальные расходы и гарантии, ущемлять интересы профсоюзов в пользу корпораций, словом, проводить крайне правую социальную политику. Эта политика, как я уже упоминал, сопровождалась постоянной антисоветской пропагандой образа врага, которой оправдывались реактивно растущие военные расходы на фоне постоянно снижающихся социальных затрат. К этой пропаганде на каком-то этапе подключился Голливуд – Рэмбо и прочие подобные «шедевры» кинематографа появились именно в то время, также как и вообще вся красочная и многообразная индустрия кино-террора. Страх, террор и насилие, ретранслируемые с экранов телевизоров и кинотеатров, стали частью индустрии потребления и даже частью американской национальной культуры.
Кстати, об индустрии потребления. В период правления Рейгана удалось провернуть одну экономическую идею, которая была даже более инновационной, чем кредитный «электрошок» – перенос части долгового бремени государства непосредственно на население путем внедрения механизмов массового потребительского кредитования в дополнение к ипотечному кредитованию. Массовое потребкредитование – тоже изобретение «рейганомики». Это изобретение потребовалось для того, чтобы утилизировать излишнюю (наросшую свыше роста ВВП) часть долга, которую не удавалось продать куда-нибудь на сторону. Хотя доверие инвесторов к доллару к 1985 году было уже восстановлено, и ценные бумаги США вновь стали пользоваться высокой популярностью, наращивать долг путем значительных внешних заимствований было не самым лучшим решением, так как это, в некотором смысле, утрата финансового суверенитета, по крайней мере, это выглядит так в глазах любого консерватора. И в США времен Рейгана, наряду с антисоветской пропагандой, запускается оголтелая пропаганда потребления, причем не просто потребления, а потребления высокотехнологичной продукции, так как именно такое потребление может содействовать раскрутке научно-технического прогресса, столь необходимого для американского ВПК, но уже не за счет правительственных займов, а за счет самого потребителя. К чему такая политика, в конечном итоге, привела, легко увидеть из графика, приведенного ниже.
Этот график, как и часть экономических данных по американской экономике, а так же часть тезисов моей работы, взяты из доклада М.Хазина, посвященного глобальному кризису и более или менее объективно отражающего часть его объективных причин.
Как видите, именно с 1984 – 1985 годов норма сбережений американцев стала стабильно падать, упав к середине 2000-х ниже нуля. Отношение же долгов среднего американца к его доходу именно с этих же годов стало стабильно и быстро расти, пробив уровень в 100% к началу 2000-х годов. На сегодняшний день, как можно легко убедиться, глядя на эти кривые, американцы просто в принципе не в состоянии расплатиться со своими долгами, если с них их вдруг потребуют, потому что размер долгов превышает доходы, а сбережений нет. Частные долги, как и государственный долг, стали расти быстрее доходов должников. Американцы вынуждены перекредитовываться, потому что у них нет иного экономического выхода. Это та же по сути ситуация, в которой оказалась Россия накануне дефолта 1998 года, с той лишь существенной разницей, что в России в этой ситуации оказалось только некомпетентное правительство, позволившее американским советникам – выходцам из среды крупнейших инвестиционных банков, – которые совсем недавно умерли или сменили статус все до единого, – навязать себе чисто долговую аналогичную американской модель денежной эмиссии через механизм ГКО/ОФЗ. В США в таком положении находится не только правительство, но и значительная часть населения страны, и попали они туда под руководством точно тех же финансовых кругов, что и Россия в 1998 году – выходцев из Goldman Sacks и других крупнейших инвестиционных банков. Оттуда же, кстати, и нынешней министр финансов США Полсон, который выбил у американских законодателей в конце прошлой недели право занять деньги на продолжение «вечеринки», точнее – «пира во время чумы» на Уолл-Стрит. Интересно, правда, кто ж ему их даст-то в условиях, когда краткосрочные ставки по доллару уже зашкаливают за 12%? Есть ли на Земле силы, которые сегодня решат сыграть в американскую пирамиду? И почему кто-то должен думать, что финансовые круги, советами которых Россия дошла до дефолта 1998 года, доведут США, а вместе с ними и всю глобальную экономику, до чего-то другого? Впрочем, я забегаю несколько вперед – вернемся снова в прошлое, в 80-е годы.
В 1986 году на фондовом рынке, несмотря на механизм «кредитного электрошока», постепенно надулся пузырь от массового вовлечения в биржевые спекуляции среднего класса, который использовал их как средство для ухода от налогов. И тогда без лишнего шума в Конгресс были внесены поправки в законы о финансовом регулировании и налогообложении, резко ограничивающие права мелких инвесторов и ужесточающие налоговый контроль. Золотое времечко для тех, кто хотел инвестировать в акции или облигации часть своих трудовых доходов, кончилось. После вступления в силу закона индекс Доу-Джонс пережил примерно такое же шокирующее падение, как и то, свидетелями которого мы стали недавно, но большее в процентном отношении. Биржа тогда упала на 20%. Огромное количество мелких инвесторов разорилось, возник кризис неплатежей, недвижимость разорившихся людей уходила за бесценок в счет оплаты долгов.
Идея управления рынком с помощью механизма процентных ставок себя изжила, ситуация снова выходила из под контроля. Если на резкие колебания процентных ставок в первый срок правления Рейгана посмотреть не как на механизм управления, а как на естественный процесс, забыв на время о том, что решения принимаются людьми, то это, в сущности, была агония межбанковского рынка. В 1986 году традиционный капитализм индустриальной эпохи умер от «финансового рака», зародившегося в конце 70-х годов и поразившего всю американскую экономику к середине 80-х. Политика Рейгана, которая изначально рассматривалась как курс на сокращение бюджетного дефицита и доли государственных расходов в ВВП, в сущности, провалилась. Бюджетный дефицит за годы президентства Рейгана вырос более чем в 2,5 раза, а государственный долг увеличился с 34% ВВП в 1980 году до 54,4% в 1988 году.
В Америке есть одна народная мудрость: «если ты не можешь остановить стадо несущихся мустангов, возглавь его!» Перефразируя эту мудрость в контексте той ситуации, в которой США оказались в середине 80-х можно сказать: «если ты не можешь остановить болезнь, стань самой болезнью». Но как это сделать?
Никаких идей у финансовых властей США больше не было, и в июне 1987 года тогдашний председатель ФРС Пол Уолкер неожиданно объявил о своей отставке. В качестве его преемника Рейган назвал Алана Гринспена, который очень хорошо зарекомендовал себя работой на различных руководящих должностях в администрации президента. Именно этот человек и сотворил то чудо, которое спасло финансовую систему США в конце 80-х ценой того, что превратило ее в источник болезни для всего капиталистического мира.
«Финансовая некромантия» Гринспена
После того, как фондовый рынок в 1986 году рухнул, кредитно-финансовая система США оказалась на какое-то время парализована примерно так же, как и сейчас, и тогда на свет родилось еще одно изобретение «рейгономики», последнее и самое значимое – слаборегулируемый рынок деривативов. Поставив биржу под жесткий контроль, схлопнув пузырь лишней ликвидности и разорив по ходу дела мелких инвесторов, правительство США лишило себя возможности продолжать практиковать «кредитный электрошок». Впрочем, он уже выполнил свою главную историческую задачу – вернул доверие к доллару на фоне огромных рисков, которые породил в финансовой сфере, – примерно такая же тенденция, кстати, просматривается и сегодня – доллар в условиях огромных глобальных рисков растет, хотя именно американская экономика является источником глобального кризиса. Если посмотреть на сложившуюся в 1986 году ситуацию с другого ракурса, то можно сказать, что агония старой кредитно-финансовой системы индустриального капитализма, длящаяся 15 лет с момента дефолта США по золоту, в 1986 году закончилась ее смертью. Но труп, – материальная составляющая системы в виде долларовой массы, – остался.
Этот труп можно было похоронить, введя вместо рынка государственное регулирование, – кстати, обратите внимание на то, что сегодня в США именно так и поступают, и это – не единственное принципиальное отличие нынешнего кризиса от того, который я сейчас описываю, и обо всех отличиях я поговорю в свое время. Если труп хоронить, то СССР, который в те годы еще держался на ногах, хотя уже сталкивался с серьезными трудностями, становился единственной сверхдержавой. Вероятнее всего, учитывая тот маразм, который тогда уже творился в головах советского руководства, СССР стал бы проводить такую же политику, которую стали проводить в США неоконсерваторы, дорвавшиеся до власти во времена Буша-младшего, и утроил бы всемирный социалистический хаос, также как США, в, конечном итоге, довели сегодня мир до всеобщего капиталистического хаоса. К счастью для нас этого тогда не произошло, правда, то, что произошло вместо этого – не намного лучше.
Труп невозможно было похоронить – это означало бы конец власти всей элиты США, которая, в отличие от советской, была вполне себе в своем уме, и свои интересы понимала прекрасно. В этот труп надо было срочно вселить новую душу, чтобы оживить его. Надо было создавать новый механизм обращения и утилизации денежной массы и задолженности, и решение было предложено Гринспеном, великим черным магом глобального финансового рынка, который тогда как раз вступил в должность директора ФРС. Я бы назвал его финансовым некромантом.
Гринспен решил задачу, стоящую перед «рейгономикой» путем массового внедрения деривативов – различных ценных бумаг, часто внебиржевого характера, представлявших собой права заимствования, права на совершение сделок и различные страховые инструменты для страхования капитала. Фьючерсы, опционы, кредитные свопы наводнили финансовый рынок США, заняв практически нерегулируемую нишу, отданную на откуп крупнейшим американским инвестиционным банкам. Высокая волатильность рынков, которые стимулировала «рейгономика», благоприятствовала широкому внедрению всех этих инструментов. Вслед за сравнительно простыми инструментами в дальнейшем появились сложные структурные облигации и деривативы. Суть этих бумаг заключалась уже в том, что как актив они представляли собой ни что иное, как сложные математические модели оценки рисков. Эти бумаги, в сущности, стали своеобразной монетизацией инвестиционных стратегий банков, инвестиционных фондов и хедж-фондов, расфасованных в эти инструменты, и выведенных на практически нерегулируемый по сравнению с биржевым межбанковский финансовый рынок. Основными покупателями таких бумаг стали пенсионные фонды и обычные банки, специализирующиеся на депозитах и кредитовании.
Широкое внедрение деривативов радикально преобразило весь капиталистический мир. Суть этого преображения заключалась в том, что к наличным деньгам и кредитным обязательствам, составлявшим ранее двухуровневую модель капиталистической экономики, добавился третий уровень, который по отношению ко второму уровню – кредитному – стал играть ту же роль, которую сами кредиты играли по отношению к наличным и безналичным долларам. Это привело к парадоксальному преображению всей банковской системы, которое заключалось в том, что долги, фактически, получили статус наличности межбанковских расчетов, причем самой надежной межбанковской валютой, разумеется, стали долги правительства США, обеспеченные безграничным ресурсом печатного станка. К финансовой власти ФРС США, которая была эмитентом национальной валюты, и к середине 80-х годов уже не справлялась с управлением экономикой, добавилась власть собственно правительства США и относительно слабо регулируемых инвестиционных банков, которые в этих условиях оказались главными эмитентами новой межбанковской валюты – собственных долгов! Так волшебным образом государственный долг США был превращен из обузы для бюджета в важнейший инструмент новой экономики, которую надо было бы назвать посткапиталистической – этот термин, мне кажется, подходит к ней больше, чем термин «постмодернистская». Долги и прочие первичные финансовые производные стали играть для деривативов ту же, по сути, роль, что и обычные деньги для самих долгов – роль частичного покрытия. А обычные деньги, в свою очередь, для деривативов стал играть роль золота – архаичного финансового актива, роль которого неуклонно снижается.
При этом в отношении кредитных инструментов к деривативам действовал примерно тот же принцип частичного резервирования, что и в отношении обычных денег к кредитным инструментам. Так, для плеча 1/10 сумма в $100 миллиардов позволяла создать кредитных инструментов на $1 триллион и деривативов, соответственно, на $10 триллионов. Сегодня же, по прошествии двадцати лет со времени активного внедрения этих финансовых инструментов, только зарегистрированных на бирже деривативов в мировой финансовой системе вращается на непостижимую умом сумму около $500 триллионов, а сколько их вращается на никак не регулируемом рынке внебиржевых сделок, не знает вообще никто.
Созданная Гринспеном новая экономическая модель спасла США от финансового краха. Суть американского спасения была в том, что Гринспен создал бездонный рынок государственного долга США. Так, во всяком случае, тогда казалось почти всем, кроме самых дальновидных людей. Все же остальные приняли новое достаточно абсурдное положение вещей, согласно которому долги создаются не только для того, чтобы получать оборотные средства, но и для того, чтобы получать в дальнейшем право занять еще больше. Если быстро набравший колоссальный объем рынок деривативов опирается на рынок государственного долга, то кто будет требовать от правительства США обналичить этот долг, зная, что это убьет мультитриллионный рынок деривативов и похоронит под собой всю мировую финансовую систему? Так правительство США получило иммунитет от перспективы выплаты своих долгов – они никогда их не оплатят, потому что с них никогда их не взыщут, и в силу этой причины долги правительства США парадоксальным образом стали объектом самых надежных инвестиций в долларовой экономике.Резюмируем те основные изменения, к которым примерно за десять лет привела «рейгономика», ставшая переходным периодом от капитализма к посткапитализму.1. Опасный разрыв между темпами роста совокупного долга США и темпами роста ВВП США был утилизирован в рынок деривативов – нового типа капитала, казалось бы, бесконечной емкости, так как он не ограничен жестко естественными ресурсными и демографическими ограничениями. Это создало, казалось бы, бездонный рынок долгов, обладающий, как стали говорить чуть позже, бесконечной глубиной ликвидности. Надо совершенно ясно понимать, что это сняло симптомы финансового рака американской экономики, но не излечило саму болезнь, а, напротив, выдала ее в качестве нового здорового состояния экономики. Я бы даже сказал, что гальванизированный труп американской экономики, умершей к концу 80-х годов, удалось трудами Гринспена выдать за живой организм – это был просто ловкий финансовый фокус. Надо также понимать то, что реальной бесконечности существовать не может – это математическая абстракция. Именно отсутствие этого понимания привело к созданию невероятно огромного количества ставших сегодня неликвидными деривативов.2. Инвестиционные банки, инвестиционные фонды и хедж-фонды стали, по сути дела, дополнительными теневыми эмиссионными центрами новой посткапиталистической экономики, неформально интегрированными с правительством США, выполнявшим туже функцию, эмитируя собственную задолженность. Так на новом историческом витке возродилась схема тотальной финансовой коррупции, уничтоженной Рузвельтом в результате жестких мер по государственному регулированию американской экономики и финансовой сферы, предпринятой им для ликвидаций последствий «Великой Депрессии».3. Долги правительства США окончательно стали невозвратными, парадоксальным образом став при этом самым надежным активом новой экономики. Вывоз капитала, характерный для классического капитализма и империализма, был дополнен вывозом долгов. На смену классическому колониальному империализму, разрушенному при большом содействии СССР, пришла новая стадия империализма – финансовый империализм, суть которого – заразить новой посткапиталистической экономикой здоровые страны и народы.4. Потребительская инфляция была снижена и взята под контроль благодаря непомерному раздуванию потребительского спроса, а также благодаря утилизации избыточной денежной массы в долги населения, которые сами утилизировались новым финансовым рынком. Кредит пошел в массы, население США, как и вся американская экономика, стало жить в невозвратный долг. Это привело впоследствии к тому, что вся без исключения частная собственность и даже сам потребительский спрос (долги по потребительским кредитам) стали залоговыми активами посткапиталистической экономики, окончательно заменившими собой золото. Именно поэтому, кстати, недвижимость стала считаться в посткапиталистической экономике одним из самых надежных активов, что является фантастическим парадоксом с точки зрения классического капитализма. По всем старым понятиям недвижимость, сама по себе, это пассив в чистом виде, так как она требует постоянного вливания средств на свое содержание и оплату налогов. Она не приносит сама по себе ничего, кроме убытков, исчисляемых обычными деньгами, но как залоговое обеспечение она позволяет получать огромные прибыли от использования кредитного мультипликатора, если ее задействовать как обеспечение для финансового рынка. Именно это лежало в основе той ипотечной аферы, которая закончилась нынешним глобальным кризисом.Продолжение статьи: У края финансовой бездны (часть 2)
|
