Мировая цивилизация сейчас стоит на перепутье. Ей в очередной раз брошен вызов, на сей раз со стороны элит сообщества победивших в «холодной войне» западных стран, задумавших установить в мире очередной новый мировой порядок. Вызов брошен не каким-то отдельным государствам и народам. Он брошен именно всему миру, всей истории. Готовится такая система воспроизводства мира, которой никогда еще не было. Те, кто ныне считает себя мировой властной элитой, хотели бы сделать историю управляемой, «банализировать историю», предложив ее преимущественно экстраполяционные сценарии, в которых решающую роль играют сравнения стартовых условий и потенциала. Известный российский философ и политолог А.С. Панарин в одной из своих последних работ «Глобальное политическое прогнозирование», посвященной проблемам глобального политического и исторического прогнозирования в контексте логики вызова - ответа пишет: « Разумеется, сегодня найдется предостаточно тех, кто готов приостановить ход нынешней мировой драмы на первом акте - на фазе этого самого вызова, полагая, что он останется без ответа, ибо «иного не дано». Но весь опыт мировой политической истории свидетельствует о том, что ответ , рано или поздно, всегда находится, и история, таким образом, никогда не выступала как монолог вечного победителя.

В отношении победителя время выступает по преимуществу как хронос: оно отмеряет неумолимые часы. Именно поэтому победители желают максимализировать прибыль, заполучив в отведенный срок как можно больше. Но тем самым они ускоряют ход часов, интенсифицирующих процесс как раз в тех точках, где им было бы выгоднее его замедлить. В итоге историческая драма развертывается все более стремительно, и фаза ответа неумолимо приближается…». Применяя после крушения советского коммунизма вполне определенные методы захвата контроля над мировыми производственными и финансовыми ресурсами транснациональные корпорации западных стран, вынужденно использовали те же методы по отношению к части населения своих собственных стран, относящихся к первому миру. Мировой финансовый спрут начал откачивать ресурсы не только из стран третьего ( а после крушения СССР) и второго мира, но и из определенных районов самих западных стран, приводя к упадку местные экономики и заставляя людей изобретать новые модели социального общежития. И модели эти в своем развитии, как оказалось, стали основываться не столько на конкуренции и индивидуализме, являющимися непременными атрибутами западного либерализма, сколько на кооперации и коллективизме. 

Цитата из программного заявления создателей тайм-долларов: «Сейчас мировая рыночная экономика (то есть не контролируемые нами события) определяют стоимость доллара и стоимость нашего труда. При рыночной экономике миллионы людей – пожилые граждане, подростки, инвалид, безработные, вдовы и др. – определяются зачастую как «иждивенцы», использующие ресурсы общества без обратной отдачи. Мы же верим, что эти «иждивенцы» - продуктивные члены общества, связанные институциональными барьерами. Мы верим, что общество должно ценить и вознаграждать труд, не оплаченный рыночной экономикой: домашний, семейный, соседский, «бабушкин труд», труд женщин. Теперь альтруизм может вознаграждаться так же, как сейчас вознаграждается эгоизм». Лауреат Нобелевской премии экономист Гэри Бекер пишет: «Альтруизм относительно неэффективен в рыночном контексте; но альтруизм эффективнее, чем личный интерес, в контексте семьи и в нерыночном контексте…Если я прав, что альтруизм доминирует над поведением семей в той же самой степени, в которой эгоизм доминирует над рыночными сделками, тогда альтруизм намного более важен в экономической жизни, чем это обычно признают». Читая подобные признания Нобелевского лауреата по экономике, сейчас приходится с горечью вспоминать, что еще совсем недавно в своем собственном отечестве мы имели экономику, работающую на весьма сходных принципах социальных отношений между людьми, но не в отдельных своих частях, а в едином целом.

Наша родина являла собой самый грандиозный пример страны–семьи (в отличие от стран – рынков, каковыми по терминологии политолога и социального философа С.Г. Кара-Мурзы можно считать западные страны) за всю историю. Именно в нашей стране еще совсем недавно понятие безработицы, как экономического иждивенчества, было попросту бессмысленным, ибо сама структура экономики основывалась на необходимости признания за каждым членом общества способности вносить свой посильный вклад в общее благо. Принципы кооперации, сотрудничества, коллективизма, осознанной взаимозависимости были основой экономики СССР, источником ее эффективности как в социальном, так и в чисто экономическом плане (хотя это сейчас и принято в либеральной среде подвергать сомнению, а то и высмеивать). Между тем, даже отвлекаясь от того сектора экономики современных западных стран, в котором работают рассмотренные выше Системы Местных Обменов – некоммерческие ассоциации, основанные на принципах общественного объединения и взаимопомощи, все равно приходится признать, что «вторая» экономика реальна. Никакое сверхбогатое общество не может позволять себе покупать по рыночным ценам те вещи, которые дают дом, семья и община. По различным оценкам, по крайней мере 40% всех экономических операций происходит в развитых странах вне рыночной экономики. Этот процент еще выше в сельских и слаборазвитых странах. Производительный вклад нерыночного мира не включен ни в какие оценки ВВП, а ведь это тот мир, где происходит (и могло бы быть решено) большинство проблем. Более высокая эффективность рынка иллюзорна, ибо в ней есть скрытые и притом невосполняемые издержки. Она подразумевает длительный некомпенсируемый вклад и поддержку от тех самых нерыночных учреждений, которые рынок и подрывает, то есть участие семей, соседей, общин и целых человеческих сообществ в социальных программах местных и глобальных масштабов. Кроме того, как это теперь становится все более и более очевидно, существование рынка приводит к невосполнимым потерям и необратимым изменениям в самой окружающей среде человеческого обитания. 

Обращаясь к институциональным культурным матрицам западного общества, приходится признать, что глобальная конкуренция, индивидуализм, рынок, капитализм, ростовщичество и т. п. даже и на сегодняшний день не являются исчерпывающими характеристиками современного западного жизнеустройства. Глобальная борьба всех со всеми, даже опосредованная современными «цивилизованными» формами экономической или юридической конкуренции (сутяжничества) не могла бы привести ни к чему иному, кроме как к быстрому распаду обществ и стран. Значит, в особенностях культурных институтов капиталистического Запада должно существовать еще что-то, что делает его цельным и стабильным явлением мировой истории на протяжении последних нескольких веков. И это что-то вряд ли может покоиться только на тех источниках устойчивого развития, которые только и способна разглядеть и оценить логика секуляризированного мышления: рынке, научно-техническом прогрессе, дополняемыми неэквивалентном обменом ресурсами с «отставшими» странами и народами. Будучи сами по себе очень важными, эти факторы все же недостаточны для объяснения основ устойчивости западных сообществ.

Современное потребительское сознание разучилось распознавать значение духовных и культурных факторов; оно ценит лишь голые материальные результаты, не задумываясь об их моральных предпосылках. Макс Вебер в свое время распознал протестантские корни модернистского сдвига на Западе, приведшего его в ту форму социально-исторического бытия, которая нам известна. Христианская культура Западной Европы оставила западным странам универсалистские заветы христианства и просвещения, и которые и явились, по всей видимости, той духовной матрицей, которая в известной степени сохраняла до сих пор идентичность западной культуры и сдерживала негативные тенденции внутреннего распада. Оголтелая политическая пропаганда западного образа жизни, распространяемая в нашей стране еще со времен так называемой перестройки, напрочь отметала значение всяких культурных факторов, упирая только на внешнюю сугубо материальную сторону явлений в жизни людей западных обществ. Здесь еще внесло свой вклад советское материалистическое обществоведение. В сознание наших людей стало совершенно необоснованно вбиваться убеждение, что рынок, конкуренция, индивидуализм есть те необходимые и достаточные механизмы, благодаря которым процветает западное общество. Стоит только механически их пересадить на нашу почву, как и у нас тотчас же начнется такое же «процветание».

Между тем гражданское общество Запада, как должно быть очевидно из вышеизложенного, способно создавать структуры не только конкурентного, но и солидарного типа, оказавшись хотя бы частично в условиях, в которых мировая капиталистическая система начинает рассматривать многие западные местные сообщества , как общности, которые нет смысла подключать к мировому рынку и эксплуатировать. Раз такие структуры были созданы, значит в культурном поле западных народов для них изначально было место. Значит, они в той или иной мере соответствуют ценностным представлениям западного человека, выработанными им на протяжении многих веков предшествующей истории.

Системы Местных Валют, как мне представляется, это попытка западных людей воплотить свои исторические ценностные представления о свободе и справедливости в социально-экономическое бытие современного западного общества, прежние ценности которого, оставленные христианской культурой Западной Европы и просвещением, ныне стремительно размываются процессом капиталистической глобализации. В данном случае нам важно не столько то, хватит ли в современной западной культуре духовных резервов, позволяющих переубедить общество, внушить ему новые (многие из них по сути старые) приоритеты и ценности, сколько сам факт того, что в недрах самой западной культуры может быть сформулирован ответ на тот вызов, который поставлен человечеству его потребительским авангардом, реабилитирующем ветхозаветный культ силы и скатывающийся все более и более к оправданию социального расизма, как легализированной возможности и дальше максимизировать потребности избранного меньшинства. Нам сейчас важно, что этот ответ, пусть и слабый, но есть и со стороны западных людей. И находится он как раз в русле тех самых солидарных ценностей, которые отвергает как архаические современная западная либеральная идеология. 

Сейчас, когда на нашу страну накатило очередное смутное время, когда в нашем обществе потеряно согласие по главным жизнеутверждающим ценностям, народ страны расколот и между отдельными его частями нет ни только взаимопонимания, но даже не выработан необходимый язык для диалога – самое время обратить пристальное внимание на свою историю и прежнее стабильное жизнеустройство, но не в русле сфабрикованных либеральными идеологами «универсальных» идеологических доктрин, а в сравнении с иными человеческими сообществами, оказывающимися подчас в относительно сходных с нашими жизненных обстоятельствах. Когда я изучал работу Систем Местных Обменов в современных западных странах по книге А.С. Генкина “Частные деньги: история и современность”, откуда и взята большая часть изложенного в данной работе фактического материала об СМО, то мне все время бросалось в глаза поразительное сходство между принципами и духом, заложенными людьми в эти системы на Западе, с принципами и духом той социально-экономической системы, которая существовала в нашем отечестве на протяжении более 70 лет и получила название советского социализма (коммунизма). Хотя сам автор книги, подобрав большую и подробную компиляцию материалов, и даже изложив в явном виде основные принципы работы СМО (некоммерческий характер, отсутствие начисления процентов, отсутствие безработицы, и т.п.) ни в коем случае не желает проводить подобные параллели и даже, напротив, везде, где только можно к месту и не к месту вставляет негативные оценки советской финансово-экономической системы, тем не менее, в данной работе я считаю необходимым такие параллели провести. Дело в том, что А.С. Генкин прежде всего желает представить идею «частных денег», т.е. местных валют и некоммерческих способов хозяйствования, как некое разумное начинание, впервые возникшее в западных локальных сообществах в связи с обострением капиталистических противоречий.

То, что капиталистические противоречия могут вызвать и вызвали неприятие капиталистической экономики в целом в начале 20-го века у всего народа, к которому, А.С. Генкин между прочим и принадлежит, и что это неприятие заставило народ выработать такую социально-экономическую модель, которая по своему духу и принципам предвосхитила, а по своему размаху и масштабам решаемых проблем намного превзошла те локальные экономико-социальные эксперименты, которые автор и описывает в своей книге под названием Системы Местных Валют - до такого обобщающего вывода автор не поднимается. Тем не менее, нам ничто не мешает увидеть большое в малом. Безусловно, системы СМО – являются сейчас продуктом иной культуры, нежели наша собственная, но они развились в обстоятельствах, постигших локальные западные сообщества, сходных с теми, которые вот уже второй раз с начала 20 века неумолимо накатывают на наш собственный народ, причем в глобальном, а не локальном масштабе. Зная локальные ответы на сходные локальные угрозы, сравнивая их с тем историческим ответом, который дали наши предки на угрозу превращения нашей страны в зону периферийного капитализма - можно подумать и о том, как предотвратить угрозу глобальную.

Памятуя про условность таких сравнений, попытаемся все же сопоставить основные предпосылки возникновения и принципы функционирования описанных выше Систем Местных Обменов с принципами, заложенными в советскую социально-экономическую систему нашими предками. Предпосылки для возникновения у обеих систем весьма сходные: необходимость прожить своим трудом и своими внутренними ресурсами в отсутствие реальной возможности использовать выгоды от разделения труда на более высоком уровне экономической интеграции, вследствие существования на этом уровне системы, склонной и способной обратить все выгоды от разделения труда в свою пользу, либо не видящей для себя смысла в использовании подобного разделения труда вообще. Россия в начале 20-го века становилась устойчивой зоной периферийного капитализма для развитых капиталистических стран Запада за счет выкачивания ресурсов из самого малообеспеченного и самого многочисленного сословия страны – крестьянства. Стоимость крестьянского труда во все меньшей степени определялась усилиями собственно тружеников–производителей, а во все большей степени процессами, происходящими на мировом рынке продовольствия, где главные капиталистические страны диктовали цены. Зона экономики крестьянского хозяйства во все большей мере становилась внутренней колонией для эксплуатации как российским, так и международным капиталом, без каких либо перспектив на модернизацию самого этого хозяйства от тех архаичных форм, которые продолжали существовать в российском сельском хозяйстве того времени.

Выход был найден через революцию и модернизацию, приведшую к построению единого народного хозяйства с перспективой самостоятельного развития на основе общегосударственных планов для всех отраслей экономики. Для осуществления этой программы вовсе не потребовались каких-то изощренных протекционистских мер из-за наличия капиталистического окружения, о которых в свое время мечтал Д.И. Менделеев. Просто была построена экономика другого типа, другого порядка, другого смысла, не стыкующаяся ни в целом, ни своими частями с экономиками окружающих стран, мечтающих пограбить наши ресурсы. И это было лучшей и самой перспективной формой защиты, позволившей нашей стране выжить и продолжить независимое развитие. Подобная экономическая система исключала экономическую конкуренцию со странами западного мира по установленным ими правилам (хотя разумеется не исключала конкуренцию геополитическую). В этом противники советской власти усматривают слабость советской системы – но в этом была ее сила и действенная защита от всяческих попыток подмять под себя наше народное хозяйство со стороны акул капиталистического мира. Отсутствие направленности в экономике СССР (как в целом, так и в ее отдельных частях) к достижению тех же самых целей, что и в экономиках окружающих капиталистических стран, исключило применение по отношению к СССР тех же самых методов экономического закабаления, что широко использовались и используются поныне мировой капиталистической системой для экспансии ее во внешнее окружение. В экономике СССР, как и в экономике крестьянского двора, доминирующей являлась ее изначальная фундаментальная функция – непосредственное удовлетворение материальных потребностей всего общества и каждого в отдельности. Поэтому деньги играли в ней вспомогательную роль, производную от прямого предварительного планирования производства необходимых товаров и услуг.

Ни экономика в целом, ни отдельные предприятия (вплоть до магазинов, которые всю выручку сдавали в госбанк) не работали ради накопления денежных средств, как это происходит в капиталистической экономике. Вследствие такого характера производственной деятельности, а вовсе не в силу какой-то внутренней закрытости или жестких административных мер, прямая экономическая конкуренция с западными товарами или капиталами была невозможной. Западным финансовым институтам просто не за что было «зацепиться» в экономике СССР, посредством чего можно было бы запустить финансовую колонизацию страны и загнать в долговую кабалу. Так, стоимость самой внутренней валюты СССР была обеспечена не золотом и не государственным долгом, а предварительно запланированным государством производством товаров и услуг. Не надо было предварительно депонировать в обеспечение вновь эмитируемых денег ничего материального – ни сокровищ, ни товарных запасов. Советские деньги не продавались и не покупались. Такие деньги с точки зрения капиталистического мира ценности не представляли, потому что не могли быть использованы для наживы путем финансовых спекуляций и ростовщичества. Они не использовались нигде, кроме как в СССР и не обладали ни внешней, ни внутренней конвертируемостью (как сегодняшний российский рубль), т.е. исключали какие-либо сделки купли-продажи с долларами и прочими коммерческими валютами: просто потому, что деньги Советского Союза были некоммерческими. Западные транснациональные корпорации, поэтому, не могли проявлять к таким деньгам никакого финансового интереса и потому не могли иметь никаких реальных рычагов воздействия на нашу финансовую систему.

Именно сходные же свойства местных валют, используемых в современных Системах Местных Обменов на Западе, делают их недосягаемыми для ТНК и мира глобальной конкуренции. “Частные деньги” LETS, тайм-доллары, Итакские Часы, - это не такие деньги, которые могут быть даны в долг под проценты, они по сути своей являются средством обеспечения обменов в некоммерческих системах, которые изначально создавались ради обеспечения натуральных (вещных), а не денежных потребностей людей, входящих в местные сообщества. Они могут использоваться только на нужды местных общин, они, как и деньги СССР неконвертируемы в коммерческие валюты. Для экономической конкуренции в глобализирующейся рыночной экономике и уж тем более для ее негативных последствий для проигравших такую конкуренцию - просто нет места в данных социально-экономических системах. Вопреки расхожим суждениям о благе конкуренции всегда и везде, здравый смысл подсказывает, что когда сталкиваются заведомо неравные по экономическим и иным возможностям участники, исход их «свободного» соревнования предопределен заранее. Создание механизмов необходимой в таком случае протекционистской защиты внутренней экономики сами становятся чрезвычайно затратной задачей, если только нужно поставить экономический барьер между сходными по своей природе, но существенно неравными по наличным ресурсам и имеющемуся потенциалу экономическими системами. Если же речь идет о разных моделях социально-экономических систем, преследующих непохожие цели, то никакой специальной протекционистской защиты и не требуется, потому что никакого экономического столкновения между ними и не может возникнуть в силу внутренней нестыковки их экономических механизмов. Они могут развиваться независимо, создавая необходимое разнообразие социально-экономических и культурных систем в мировой цивилизации. 

Подобный механизм выживания и сохранения идентичности широко встречается и в живой природе. Например, представители вида черных крыс, населявшие Европу и Американский континент до нашествия серых крыс - более крупных и агрессивных нежели черные - сохранились и по сю пору благодаря тому, что редко вступали с серыми крысами прямую «конкуренцию» за среду обитания, а селились преимущественно в чердачных помещениях домов, в то время как серые крысы предпочитали селиться в основном в подвальных помещениях.  Здесь следует подчеркнуть особо, что в экономическая система, преследующая иные цели и имеющая иные мотивы для производственной деятельности экономических субъектов, нежели окружающая ее экономическая система, вовсе не является закрытой и не имеющей возможности взаимовыгодного обмена с внешней экономикой другого типа.

Так, экономическая практика СССР, будучи качественно отличной от экономической практики капиталистических стран никогда не предполагала какого бы то ни было отказа от взаимовыгодной торговли с ними, или использования западных технических знаний или даже непосредственного использования труда западных специалистов. Приходилось искать взаимоприемлемые компромиссы вплоть до бартерных обменов (такова была, например, сделка газ - трубы между СССР и западноевропейскими странами). Естественно, что СССР до последних лет своего существования не шел в отношении себя на применение тех ростовщических финансовых механизмов долгового закабаления, которые широко применялись и применяются Западом в отношении более слабых в идейном и духовном отношении соперников на международной арене, граждане которых не мыслят никаких иных способов хозяйственной деятельности кроме бизнеса и коммерции. Здесь играет решающее значение духовное и идейное противостояние, а вовсе не экономическая или даже военная мощь. Пример социалистической Кубы, обладающей весьма скромными материальными ресурсами, с которой ничего не может поделать на протяжении десятков лет экономический и военный мастодонт США, весьма примечателен. И чтобы там не говорили про низкий уровень жизни на Кубе – ее экономика вытягивает максиму того, что можно получить из наличных ресурсов, обеспечивая одну из самых высоких на американском континенте среднюю продолжительность жизни для своих граждан и рекордно низкую детскую смертность – ниже даже, чем в тех же США. 

Еще одно важная отличительная особенность некоммерческих экономик состоит в том, что подобные системы исключают дефицит денег, всегда свойственный коммерческим системам, и потому предполагают (хотя бы в принципе) полное использование наличествующих материальных и трудовых ресурсов. Не наличие денег определяют возможности производства, а наоборот потенциальные возможности производства определяют - сколько будет эмитировано денег. Естественно, такой подход исключает коммерцию и конкуренцию за дефицитные деньги, но напротив предполагает производство ради удовлетворения потребностей и кооперацию. Безработица оказывается экономически бессмысленной в некоммерческих экономиках, будь то экономика СССР или местная некоммерческая LETS- система. И это их фундаментальное свойство, связанное с самой их природой, а не прихоть какого бы то ни было руководства (в современных российских учебниках по экономике излагается идеологическая доктрина, что де безработица в СССР тоже была, поскольку якобы ее не может не быть, раз она есть в «нормальных» рыночных экономиках, но только в СССР она была в некой скрытой форме – на предприятиях существовал избыток рабочей силы, которую вследствие идеологии коммунизма, исключающей безработицу, запрещали увольнять; при этом умудряются упоминать, что на заборах советских предприятий постоянно вывешивались объявления, что требуются дополнительные работники, нимало не смущаясь, что это отрицает их доктрину скрытой безработицы. - Иногда диву даешься, как варят мозги у наших либералов). 

Нерыночные экономики имеют весьма важное преимущество перед рыночными по части использования финансов последних. Как уже упоминалось, закрытость таких экономик заключается не в том, что они пренебрегают выгодами разделения труда с рыночными экономиками (на чем настаивают либералы), а в том, что они не желают использовать внутри себя рыночные принципы организации хозяйственной жизни, тем самым сохраняя свою хозяйственную и культурную идентичность. С самого начала существования СССР отношение к иностранной валюте в нем было продиктовано стремлением удовлетворять натуральные (вещные) потребности населения. Иностранная валюта всегда рассматривалась лишь как средство обеспечения дополнительных материальных или технических потребностей внутреннего хозяйства, которые не была пока что способна удовлетворить наличная технико-хозяйственная система или могла удовлетворить со значительными материальными издержками. Ни иностранная валюта, ни золотой запас никогда не рассматривались, как средство удовлетворить денежные потребности внутренней экономики. Тратить валюту и золото на текущие нужды населения и хозяйства, не накапливая их в значительных количествах в моменты, когда хозяйство требует больших капиталовложений, и ни в коем случае не используя их во внутренних денежных расчетах – такова была политика советской власти.

В результате использования при внутренних расчетах только таких денег, которые экономическая система порождала сама, исходя из своей потребности в средствах обращения, можно было использовать всю заработанную за счет внешней торговли валюту для необходимых закупок импортных товаров, технологий, найма иностранных специалистов. Такая политика велась с самого основания советской хозяйственной системы. Весьма показательны на этот счет сведения П. Янишевского, - до революции чиновника Госбанка России, который в 20-ые годы вел в Госбанке СССР отчетность по продаже золота за границу, а впоследствии сбежал за границу, - предоставленные им в Берлине по поводу финансового положения советского правительства. Так он пишет: ” По книгам Госбанка за 9 лет, с 1923 по 1930-31 гг. Рейхсбанк получил от нас золота свыше одного миллиарда марок, английские банки – на 600 млн. марок, скандинавские и американские – на 650 млн. марок. Я считаю, что не только весь золотой запас, но и значительная часть добычи золота за последние 8 лет, как и золота, захваченного в церквах и у частных лиц, распродано за границей…. На вопрос: сколько же осталось у советского правительства золота, я могу по совести сказать – максимум на 50-60 млн. золотых рублей. А валюты в Госбанке вряд ли наберется на миллион - два долларов. Как только собирается на несколько сот тысяч долларов, так ее экстренным порядком , часто на самолетах посылают в Берлин на платежи по векселям.”

Для сравнения – ныне в российских финансах, и именно в тот момент, когда требуются огромные капиталовложения в изношенные, много лет не обновляемые основные фонды страны, царит прямо противоположная картина. Золотовалютный запас России достиг невиданной во времена СССР величины - почти 80 млрд. долларов (во всем огромном 300 - миллионном СССР он никогда не превышал 10-15 млрд. долларов). Только за один год 2003 год ради пополнения валютных резервов из страны было вывезено материальных ресурсов на 30 миллиардов долларов и ничего материального не ввезено взамен. Для сравнения весь объем импорта за 2003 год составил порядка 70 млрд. долларов. Ныне основой резервов денежной базы страны является иностранная валюта – ситуация просто немыслимая в СССР. Если проследить динамику денежной массы страны за последние годы (сайт в Интернете http://www.cbr.ru) , то становится понятным, что так называемые рубли эмитировались Центральным Банком России только под прирост валютных резервов, что указывает на полную неспособность современной экономики России самой порождать свою первичную денежную базу ( стабильный компонент денежной массы без чековых депозитов коммерческих банков) . Денежный фетишизм и пренебрежение к сфере реальных материальных потребностей людей и хозяйства в головах нынешних российских властей заняли прочное место. 

 
Современным СМВ также чужд денежный фетишизм. Так А.С. Генкин в уже цитированной книге “Частные деньги” пишет: “ СМВ выгодны рядовым гражданам. Становятся доступны товары и услуги, которые люди не позволяют себе купить за обычные деньги. В случаях, когда наличные деньги перемещались в LETS (люди покупали за местную валюту то, что и так купили бы за обычные деньги), наличные деньги высвобождались для альтернативных расходов.” Понимание, что глупо использовать декретную валюту для расчетов за те товары и услуги, которые изготовляются на местном уровне, приводит к значительной экономии обычных универсальных денег, позволяя членам местных сообществ приобретать такие товары во внешней экономике, которые до этого не были для них доступны. 

 
Конечно, современные Системы Местных Обменов не есть полноценные некоммерческие хозяйственные системы, к каковым с полным правом можно отнести экономику СССР. Они сейчас в принципе не могут автономно существовать без «внешней» рыночной экономики, несмотря на оптимистические заявления своих основателей о том, что в некоммерческих организациях скоро будут изготовлять все вплоть до парфюмерии и автомобилей и даже организовывать и поддерживать большие технические системы вплоть до районных электростанций. Процессы накопления в современных СМО идут достаточно медленно, механизмы ценообразования весьма несовершенны и базируются в основном на тех ценах, которые формирует внешняя рыночная экономика (LETS – системы), либо на понятии эквивалентности рабочего времени (тайм-доллары). Кроме того существуют значительные препятствия в политической сфере западных государств, в которых нет никакого законодательства, регламентирующего некоммерческие хозяйственные системы.

Обязательство выплачивать налоги законным средством платежа приводит к тому, что в СМО должны заниматься рыночной торговлей хотя бы для того, чтобы иметь деньги для выплат налогов. Кроме того добровольный труд в СМО законодательством западных стран часто рассматривается как наемный с целью извлечения прибыли, что приводит на практике к конфликтам с местными судебными властями, видящими в такой деятельности нарушение капиталистических законов. Так в 1998 году сторонники французской СМО в г. Арьеже потерпели юридическое поражение. Исправительный суд приговорил трех членов пиринейской СМО к штрафу. Судьи приравняли факт починки крыши одной бедной женщине в обмен на несколько тарелок соевого пирога к тайной недекларируемой работе, что является составом преступления, известного под названием «незаконная конкуренция». Якобы от того, что бедной женщине, у которой все равно не было денег, починили бесплатно крышу – пострадали законные коммерческие предприятия по ремонту. 

 Анализируя западный опыт некоммерческих местных экономик конечно желательно найти нечто полезное в применении в разрешению той кризисной ситуации, которая сложилась в экономике России благодаря усилиям реформаторов переиначить все жизнеустройство страны на иностранный лад. Я полагаю, что напрямую копировать этот опыт в России сейчас не имеет серьезных перспектив как потому, что в экономике страны сложилась куда более серьезная ситуация, чем в экономиках западных стран с точки зрения состояния материально-технической сферы, так и потому, что в России процессы объединения в солидарные общности исторически лучше идут путем объединения сверху на основе мощной объединяющей идеи, нежели на основе индивидуального осознания членами общества целесообразности того или иного пути. Несмотря на то, что в современной России существуют попытки создать нечто подобное западным СМО (например проект “Изания” Юлии Ивановой, автора романа “Дремучие двери”), тем не менее куда более удачно и главное массово проходили пытки всяческих нерыночных методов ведения хозяйства, инициируемые местными или районными администрациями. Например налоговые зачеты (т.е. выплаты налогов не деньгами, а продукцией предприятий и хозяйств), а также различные денежные суррогаты, инициированные местными властями, были и остаются важным механизмом сведения хозяйственных балансов в нынешней России на местах. Одно время налоговые неденежные расчеты практиковались и на государственном уровне (например, так называемые зачеты по Лифшицу), но с переполнением каналов обращения денежной наличностью в связи с благоприятной коньюктурой мировых цен на сырье они постепенно сходят на нет. Некоторые экономисты усматривают уход в бартер, взаимозачеты, неденежные расчеты просто как практику ухода от налогов. На самом деле все это является примером социального предпринимательства ответственных людей, стремящихся удержать на плаву стремительно разваливающуюся хозяйственную систему страны. Изучая современный западный опыт нам нужно брать из него не конкретные формы, а тот дух социального предпринимательства, который является решающим, те экономические идеи, которые положены в основание некоммерческого хозяйствования вообще, соотнося все это с тем колоссальным опытом советского хозяйства, который есть у нашего народа и который реабилитируется ныне существованием и развитием западных некоммерческих Систем Местных Обменов. Практика некоммерческого хозяйствования могла бы стать основой финансирования современной политической партии, отстаивающей интересы страны и народа, при условии, что она была бы поддержана или инициирована самой партийной организацией. Тогда бы не пришлось жаловаться на отсутствие источников финансирования своей деятельности, как сейчас жалуются региональные отделения КПРФ, утверждая, что это во многом предопределило поражение партии на прошедших парламентских выборах 2003 года. Более того, политическим оппонентам было бы тогда трудно упрекнуть партию в использовании денег олигархов, да и у самих партийных лидеров появились бы реальные основания предложить людям проект будущего жизнеустройства, основываясь на практическом текущем опыте хозяйственной деятельности, а не ссылками на угробленный, между прочим, не без их участия, социализм. Но все это тема отдельной работы.http://www.situation.ru/app/j_art_274.htm