4.
В ХХ веке на политической карте Запада продолжают существовать классические государства-нации (такие как Французская республика), но наряду с ними возникают и националистические государства нового типа, определяемые нами как националистические империи. Типичными образцами таких империй являются нацистский 3 Рейх и современные США с их шлейфом формально независимых сателлитов, однако прообразы подобных держав мы видим уже в империи Наполеона и в Британской империи.
Националистическая империя представляет собой симбиоз метрополии (государства-нации) и периферии, которая включает в себя великое множество совершенно инородных по культуре стран и народов. Метрополия стремится навязать народам периферии свои собственные национальные ценности как образец, тем самым создавая культурно унифицированное сверхгосударство, и этим, между прочим, националистическая империя резко отличается от многообразно-единых, мозаичных традиционных империй (Римская империя, Священная Римская империя западных народов, Арабский халифат, Российская империя). Кроме того, метрополия этой националистической империи, будучи по существу своему нацией со всеми характерными чертами таковой и в частности - восприятием человечества как механической суммы в принципе качественно однообразных народов, не стесняет себя никакими цивилизационными, т.е. геополитическими рамками и готова к расширению своих владений чуть ли не до территории всего земного шара. Это также отличает националистическую империю от традиционной, которая ограничивала себя пространством одной цивилизации, собственно и являясь ее политическим выражением (как Китайская или Российская империя), а если и расширяла свое влияние на не близкородственные народы, то устанавливая между собой и ними культурную дистанцию, не стремилась навязать им свои цивилизационно-культурные идеалы (как Римская империя).
Идеологию такого государства можно охарактеризовать как концепцию власти “просвещенного меньшинства”, суть которой состоит в отказе народу в звании творца истории и утверждении, что историю делает активное “просвещенное меньшинство”, которое имеет право на социальный эксперимент, даже если его последствия пагубны для своего народа, не говоря уже о других, т.к. считается, что это “прогрессивное меньшинство” лучше массы знает, в чем ее благоденствие. Только в случае нацизма такое меньшинство мыслится по отношению к самой Германии как партия нового типа, а по отношению к всему остальному миру – как все германство, а в случае американистского неолиберализма, соответственно, меньшинство по отношению к самим США есть узкий круг социальных технологов и менеджеров, стоящих за спиной публичных, номинальных политиков и реально вершащих дела, а по отношению к остальным странам – весь англо-американский и западный мир в целом. В этом разочаровании в народе кроется, между прочим, главное отличие данных концепций от доктрины классического либерализма, видевшей в “гласе народном” олицетворение воли прогресса. Другое же существенное отличие - в том, что она в своих мировоззренческих основаниях все больше дрейфует от просвещенческого атеизма к антитрадиционной религиозности: оккультизму, мистике и т.д.. (вспомним, что в 3 Рейхе оккультные учения были возведены в ранг источников государственной политики, да и в современных США, которые представляют собой альтернативный вариант постлиберализма, также наблюдается острый интерес к такого рода доктринам, вкупе с ростом влияния так называемых тоталитарных сект, что, по нашему мнению, не может рано или поздно не отразиться на государственной идеологии. Т.е. мы хотим сказать, что нацистская модель “оккультного капиталистического тоталитаризма” была не историческим курьезом и случайностью, как представляется многим исследователям, а наиболее ранней формой той идеологической и государственной модели, к которой постепенно идет современный атлантистский Запад.).
Экономическим базисом националистической империи является империализм, т.е. капитализм спекулятивно-интернациональный, опирающийся на диктатуру крупных банков и на транснациональные монополии. В отличие от промышленного, производительного капитализма, приносившего ограниченные прибыли и обеспечивавшего безбедную жизнь лишь узкому кругу фабрикантов и банкиров, этот новый капитализм имеет уже откровенно хищнический и паразитический характер, т.к. строится он на беззастенчивом грабеже других стран, вовлеченных в сферу влияния империи (в случае нацистского Рейха – посредством использования бесплатной рабочей силы – пленников с оккупированных территорий, а также использования или разграбления промышленных ресурсов завоеванных стран; в случае современных США - при помощи кабальных займов, предоставляемым слаборазвитым, формально независимым странам международными финансовыми организациями типа МВФ, агрессии против их экономик “дематериализованного” доллара, “отвязанного” от золотого запаса США и потому текущего на рынки в любом количестве, и т.д.). Империализм, таким образом, обеспечивает высокий жизненный уровень всем слоям метрополии, включая и самые низшие (безработные, низкоквалифицированные рабочие и т.д.), и в эксплуататорские, паразитические классы превращается тем самым уже все население метрополии. Необходимо упомянуть и точно такое же грабительское отношение империализма к природным ресурсам стран периферии, а поскольку таковых большинство (на настоящий день, например, это весь бывший Второй Мир и весь Третий Мир), то и к природным ресурсам планеты в целом, что, конечно, не идет ни в какое сравнение с ограниченной рамками Европы экологической агрессией классического капитализма.
При этом, сводя вышеописанные феномены современного западного общества к наиболее общим мировоззренческим принципам, как это мы делали в предыдущей части, мы, к своему удивлению, обнаруживаем, что роднит их утверждение некоторой иерархии и единства. Это мы видим и на примере тенденции современных западных стран утвердить свое политическое, экономическое и культурное господство над всем остальным миром (нацизм, концепция “золотого миллиарда”, концепция “открытое общество”), и на примере дрейфа политической системы наиболее авангардных стран Запада к явному или неявному тоталитаризму (нацистская идея государства-партии и американистская идея социального технологизма и технократии). Казалось бы, здесь мы имеем отказ от принципа буржуазного отчуждения, суть которого, как мы помним, состояла в примате множества над единством и значит, в разрушении единства, откуда и вытекали другие характерные интенции буржуазного духа – эгалитаризм, материализм, релятивизм и т.д. Однако это первое впечатление является обманчивым, т.к. на деле мы здесь имеется не возврат к Традиции, а пародия на Традицию, т.е. еще большее ее извращение, сиречь - углубление принципа буржуазного отчуждения, внутренне связанное, в то же время, с предыдущим классически - капиталистическим видом отчуждения.
Внутренняя логика перехода тут такова: парадигма классической буржуазности, которая стояла на принципе отчуждения субъекта от субъекта, т.е. “войны всех против всех”, порождает крайне неустойчивую модель общества, т.к. стабильность такого общества зависит от сугубо случайного компенсирования всех враждебных сил (в терминах физики это называется “неустойчивое равновесие”). В такой модели рано или поздно неизбежно возобладает принцип единства и иерархии, т.к. “война всех против всех” может закончиться либо гибелью всех, либо победой одного. Однако эта победа одного будет победой одного из многих, части над целым, т.е. опять же победой массы над элитой, механизма над организмом. Иначе говоря, при этом происходит установление не иерархии, а псевдоиерархии, развитие и углубление разобщенности частей приводит парадоксальным образом к их новому воссоединению, но это уже не естественная и гармоническая, а искусственная, механическая и еще более неустойчивая целостность. Последний феномен, т.е. псевдоиерархия и псевдоединство, составляет суть новейшего этапа западного общества во всех сферах его жизни – и в отношениях между народами, и во внутригосударственном устройстве, и в идеологии, и в экономических формах.. Мы хотим тем самым сказать, что националистическая империя есть не противоположность буржуазно-демократического государства-нации, построенного на идее суверенитета, а следующий, закономерный этап его развития. Так националистическая империя не отрицает идею суверенитета, как это кажется на первый взгляд, а доводит ее до логического завершения, провозглашая вместо ограниченного, классического тотальный суверенитет нации-метрополии, поглотивший суверенитеты всех остальных народов. Точно так же постлибералистский явный или неявный тоталитаризм не противостоит классическому демократизму, а доводит до логического завершения его внутренние и не всегда заметные интенции; выражается же это в своеобразном “народном” или, правильнее сказать, популистском характере постлиберальных диктатур (3 Рейх и современные США), как в смысле их пропагандистской саморекомендации, так и в смысле их очевидной связи с феноменом “восстания масс” . И постлибералистский дрейф к неомистицизму в идеологии точно так же, на наш взгляд, закономерно увязан с предыдущей формой мировоззренческой основы капитализма – атеизмом просвещенческого типа. Ведь атеизм есть отрицание традиционной религиозности, но отрицание, как нам думается, недостаточно радикальное, поскольку исходя даже из простейшего принципа симметрии можно заключить, что истинный противоположный полюс религиозной Традиции есть не атеизм, который в силу своей односторонности не может даже осознать религиозную проблематику во всей ее глубине, а религиозная же анти-Традиция (т.е. уже упомянутый неомистицизм). Наконец, империализм также есть раскрытие основных интенций классического, промышленного и производительного капитализма при всей внешней несхожести того и другого, ведь классический капитализм стоит на стремлении к максимальной прибыли и производство для него имеет смысл не само по себе, как в случае средневековой цеховой экономической субкультуры, а как средство для получения прибыли. Империализм, исходя из того же стремления, начинает получать прибыль минуя производство: посредством спекулятивно-банковского делания денег из денег и ограбления слаборазвитых и зависимых стран мировой периферии.
Итак, и национализм нового типа, который возник в ХХ веке есть выражение духа буржуазной цивилизации, но уже на качественно ином империалистическом этапе ее развития. А значит, и его также нужно рассматривать в контексте других, родственных ему культурных феноменов современности (переход к диктатурам в политике, распространение иррационализма и неомистицизма, дегуманизация искусства, возникновение постклассической науки).
Кратко подытоживая все вышесказанное, можно утверждать, что национализм есть этнический аспект буржуазного отчуждения, генетически связанный со всеми другими его аспектами, как-то: экономическим, социальным, политическим. В то же время, поскольку специфической разновидностью этнического бытия при капитализме является нация (т.к. все ее характерные признаки: урбанизация, наличие собственного государства, автономной экономики и т.д.- по сути дела есть признаки буржуазного типа социального бытия), то можно сказать, что национализм есть идеология, выражающая сугубо национальное мировидение, т.е. единственно возможный вид национальной идеи в строгом смысле этого слова.
5.
Итак, национализм есть специфически западный феномен, в неевропейских же странах он, как показывает история, начинает распространяться лишь в периоды вестернизации, т.е. активного заимствования этими странами западных ценностей, как это было, например, с Россией в начале и в конце ХХ века. Кроме того, неевропейский национализм, независимо от его декларативного отношения к Западу как к политическому феномену, неизбежно несет на себе отпечаток своего западного происхождения. Это можно увидеть, в частности, если рассмотреть националистические политические организации, имеющиеся на политической палитре сегодняшних России и СНГ. Тем более что сделать это теперь не особенно трудно, ведь мы располагаем определением национализма и классификацией его родов и видов.
Классический национализм представлен здесь почти исключительно в нерусских регионах. Причем, в нацрегионах России – это либо радикальные движения, ратующие за отделение этих регионов от РФ, либо более умеренные группировки, которые вполне удовлетворяет реальная экономическая и отчасти политическая независимость от Москвы при сохранении бутафорского государственного единства. За пределами же России – это националистические движения, подготовившие и осуществившие выход этих бывших республик СССР из состава Союза. И те, и другие вполне осознают свою принадлежность к либерализму и даже подчеркивают это в своих программах. В то же время они не всегда понимают истинную природу своих взглядов и при всем благоговении перед Западом, в котором они видят авангард человечества, все же полагают, что отстаивают не чисто западные, а некие универсальные ценности или даже вариацию своих собственных, самобытных ценностей. В действительности же, как мы видели, они являются не слишком проницательными жертвами культуртрегерства Запада. Так, реально ведь эсэнгевский и внутрироссийский национализм призывает не к развитию собственных народных традиций и построению на их основе самобытных социально-политических и социально-культурных форм, а к копированию сугубо западных модернистских форм (государство-нация, парламентская демократия и институт президентства, капиталистический рынок и т.д.). Собственно, вопрос о придании национальному языку статуса государственного приобретает для этих националистов исключительное значение именно потому, что в действительности только лишь язык они и готовы сохранить как последний и единственный элемент народной оригинальности. В самом деле, латвийское националистическое государство отличается от казахстанского или от татарского, по большому счету, лишь государственным языком, все остальное – от экономических и политических институтов вплоть до костюмов и форм досуга - точь-в-точь повторяет друг друга и является копированием западных культурных стандартов. Далее, несмотря на то, что все они так любят поговорить о корнях и почве, подобного рода национализм, в основном, локализуется в крупных городах-мегаполисах, уровень вестернизации которых значительно выше, чем в целом по стране; жители же деревень и малых городов, составляющие костяк народов, от имени которых националисты говорят, и живущие в той или иной мере традиционными ценностями, практически не поддаются националистической пропаганде, не считая отдельных, фрагментарных экономических требований. Наибольшую часть местечковых националистов составляет вузовская интелигенция и маргинализированное студенчество, по большому счету оторванные от корней собственной этнической культуры, в той или иной степени подвергшиеся русификации по урбаническому сценарию, т.е. российскому варианту вестернизации, и вследствие этого несущие в себе весь современный набор западнических, либеральных стереотипов. Думаем, они так демонизируют и презирают Россию не только в силу того, что она для них является бывшей имперской метрополией, но и в силу того, что она, вследствие своей явной цивилизационной несхожести с Западом, олицетворяет для них – ортодоксальных западников - полюс “анти-прогресса” и “анти-культуры”.
В то же время среди самих русских классический национализм распространен крайне незначительно, видимо, с одной стороны, в силу той же врожденной плохой восприимчивости русских к западным ценностям, которая, надо сказать, парадоксально сочетается у них с периодически возникающим страстным желанием эти ценности перенять, с другой же стороны, в силу того, что те русские, которые подверглись “глубинной вестернизации” (например, определенные круги столичной интеллигенции), перенимают более авангардные, постклассические парадигмы национализма. Пожалуй, единственной более или менее самотождественной формой классического национализма в его русском варианте является идеология ЛДПР В.В. Жириновского, однако, тут мы имеем дело, скорее, с помесью пародии и провокации.
Другой род национализма - постклассический национализм, или, как мы его определили, “националистический империализм”, распространен на постсоветском пространстве и прежде всего – в России в двух видах – русского нацизма и проамериканизма в духе концепции “открытого общества”. Русский нацизм, представленный такими организациями, как РНЕ, также маргинальными и, в основном, локализованными в мегаполисах, несет в качестве идеологии проект националистической империи, где в роли метрополии мыслится моноэтническое, русское государство-нация диктаторского типа (на манер гитлеровской Германии), а в роли периферии – либо территория исторической России-Евразии, либо в зависимости от темперамента и фантазии составителей партийных программ - весь континент и даже весь мир. Несмотря на внешнее, декларативное антизападничество этих партий и идеологий, а также на использование ими в своей атрибутике и пропаганде элементов традиционного русского и славянского мировоззрения, на самом деле они представляют собой практически точное калькирование на российскую действительность западного постмодернистского национализма. И это видно хотя бы по тому, что эти партии в своей политической практике и даже политическом стиле ученически копируют аналогичные западные феномены (прежде всего – немецкий национал-социализм). Среди других, нерусских народов Евразии эта разновидность постстклассического национализма почти не распространена в силу вполне понятных причин (скажем, малой численности, не позволяющей претендовать на роль имперской нации, а также нахождения на более раннем этапе вестернизации, соответствующем классическому национализму). Исключение составляют лишь Украина с идеологией УНА-УНСО, которая, впрочем, может быть причислена к рассматриваемому виду национализма также с некоторыми оговорками.
Второй вид постклассического национализма – американизм в духе концепции “открытое общество” - также представлен маргинальными слоями крупных российских и в некоторой степени эсэнгевских мегаполисов, однако это маргиналы особого рода, не ютящиеся в социальном подполье, а ставшие, впрочем, зачастую неожиданно для себя самих, “хозяевами жизни”. Речь идет о так называемых “демократах” и “либералах”, т.е. о современном, большей частью столичном прозападном политическом “бомонде” (СПС, “Яблоко” и т.д.), а также о политически активных представителях компрадорской буржуазии. Именование их либералами и демократами вполне условно, т.к. ясно, что мы здесь имеем дело с неонационалистами, проводящими в жизнь и далеко не бескорыстно проект националистической империи американистского толка (униполярный мир во главе с США). От неонационалистов нацистского толка этих “либералов” отличает, по сути, лишь то, что они отстаивают идеал национализма и шовинизма не русского, а американского и, говоря шире, западного. То есть они ощущают себя в России скорее представителями метрополии, своего рода оккупационной администрацией на периферии глобальной американистской империи. Соответственно, в России они видят не Родину, каковой она для многих из них не является даже сугубо документально, а, по их любимому выражению, “эту страну”, т.е. косную, враждебную социальную среду, которую необходимо, невзирая на ее сопротивление, “цивилизовать”, иначе говоря, подчинить Западу, каких бы потерь это ни стоило.
Вряд ли нужно доказывать, что победа в России и постсоветском пространстве любого из рассмотренных родов и видов национализма означает культурную унификацию и смерть для всех без исключения этносов “срединной земли” - России-Евразии.
6.
Однако национализм несет в себе смертельную опасность не только как инструмент политики современного Запада с его амбициями планетарного господства, но и сам по себе. Действительно, национализм, как мы знаем, есть род отчуждения, а именно отчуждение одних народов от других, а такая эгоцентрическая установка народа может привести лишь к его упрощению, маргинализации и культурному загниванию, т.к. без полнокровного и взаимотолерантного общения и сближения с другими народами творческое развитие народа невозможно, ведь творчество по определению - диалог. Именно это стремительное ниспадение в маргинализм и декаданс мы и наблюдаем на примере населения современных Соединенных Штатов Америки, высокомерно отгородившихся от всего остального мира и принципиально не желающих понимать другие, не похожие на них самих культуры. Следовательно, бороться с американистским неонационализмом, впрочем, как и со всеми остальными родами и видами национализма, при помощи установления и укрепления своего, доморощенного национализма – дело бесперспективное; такая борьба лишь с внешней точки зрения является борьбой с Западом, на деле же она есть культурно-мировоззренческая капитуляция перед ним. Истинную альтернативу национализму представляет традиционная идеология, а также традиционная империя в качестве ее политической формы. В этом смысле большую актуальность представляет разработанная русскими евразийцами начала ХХ века (Н.С. Трубецким, Н.Н. Алексеевым, П.Н. Савицким) концепция федеративной, многонародной империи, опирающейся на традиционные религиозные ценности, но не прямо, а при посредстве особого рода идеологии (что особенно важно, если имеет место сосуществование на одной территории разных конфессий) и являющей собой политическое выражение нашего, евразийского “месторазвития” (т.е. географически-культурной ойкумены). Научно-теоретическое развитие этой концепции, а также ее практическая реализация могут стать достойным ответом на современный вызов стратегов “атлантистского мирового порядка”.
|
